Ямки неглубокие, но если систему вытолкнуть из одной ямки, она попрыгает-попрыгает и успокоится в другой ямке, а не упадёт в пропасть. Она устойчива не в том смысле, что её трудно вытолкнуть, а в том, что вокруг одни сплошные мелкие ямки и кочки, а не край пропасти. И потом, система - не мячик, катящийся по потенциальной поверхности, на которую он не может влиять, а совсем наоборот, она сама в большой степени и обуславливает для себя эту потенциальную поверхность. Если систему толкнуть, форма ямки тут же изменится. Более того, в системе есть столько механизмов, компенсирующих толчок, что она не весёлый теннисный мячик, а бесформенная масса, которая от толчка не отпрыгивает, а хлюпает и липнет.

У меня сильное впечатление, что наши школьные объяснения о почве подразумевали почвы средней полосы России, ну, или в лучшем случае, умеренного климата Европы. Нормально - это как в Подмосковье. Учили нас родину любить. Почвенники. "Земля должна принадлежать тем, кто её обрабатывает - земляным червям!". Не могу поверить, что "насекомые очень важны для разрыхления почвы" не только в деревне у Толстого-Некрасова и у комбайнёров-агрономов советской романтики, но ещё одинаково в мокром рисовом Таиланде, тёплом краснозёме Бразилии, странно-холодной высокогорной Боливии, бешено-зелёной чайной Шри-Ланке, у сонной, зловонной, мутно-зелёной реки Лимпопо, на ячменных полях Альберты, в аргентинских пампасах и так далее. Ещё, чтобы снизить пафос романтики дальних стран, в израильских апельсиновых рощах и банановых плантациях с синими мешками. Почвы всюду разные, и почвенники тоже - у кого в душе черви, у кого личинки, а у кого и вовсе бобры.